«Кризис — как шанс, строй ветряки». Глава «Слуги народа» Александр Корниенко о том, существует ли еще монобольшинство

На днях будет месяц с того момента, когда политикум заговорил о конституционном кризисе. В конце октября на экстренном заседании СНБО решили срочно восстановить доброе имя Конституционного суда. Однако законодательная инициатива президента не нашла поддержки в парламенте. Более того, даже в его собственной фракции.

Этот кризис обнажил проблему Владимира Зеленского — послушного монобольшинства в парламенте больше не существует. Хотя это продолжают отрицать. В частности, и глава президентской партии «Слуга народа» Александр Корниенко.

В разговоре с hromadske он пытается убеждать, что парламент все еще способен принимать важные решения. И что конституционный кризис пока не стал причиной кризиса политического.

В Украине говорят сразу о нескольких кризисах. Если сложить их вместе, получается «идеальный шторм». Какой из этих кризисов — конституционная, политический, экономический или бюджетный — для вас выглядит самой большим?

Самый большой кризис сейчас — медико-организационный.

Есть разные взгляды на кризисы. Есть «кризис как шанс, строй ветряки» — это может касаться экономического кризиса. Во время экономических кризисов многие экономики росли. И наша, возможно, тоже будет расти, если правильно действовать.

Даже если говорить о кризисе Конституционного суда, то это тоже возможность. Как минимум, общество за 25 лет узнало, что у нас все не в порядке не только с бытовыми судами, в которых люди не могут свои дела решить без определенных дополнительных условий. А у нас и главный суд страны — Конституционный — тоже может принимать сомнительные решения.

Если говорить о решении кризисов. Где центр управления страной?

Центр управления в нас по Конституции — в трех зданиях. Там он, в принципе, и есть. Одно здание — на улице Банковой, это Офис президента.

Похоже, что эти три здания работают отдельно. Парламент отдельно, президент отдельно.

Я не думаю, что это прямо так выглядит. Может, так для кого-то выглядит. Мы постоянно в контакте друг с другом. Да, у нас может быть много дискуссий. Но все равно решения принимаются, и дальше они воплощаются в жизнь.

Давайте про конституционный кризис. Ему как раз уже месяц. Президент внес в парламент законопроект, который определил как неотложный. Прошел месяц, а решение не принято. Почему?

Я лично — за этот законопроект. И я был готов за него голосовать. Поэтому я могу говорить за себя.

Нет, говорите о партии. Вы — лидер партии.

Партия у нас пестрая. В ней есть разные мнения. Здесь как раз возникла та ситуация, когда мнения разделились, и любое окончательное решение было трудно принять. Тем более, если мы говорим о фракции, которая еще более пестрая, чем партия.

Вы говорите о поддержке президента.

Не о поддержке президента, а о поддержке одной инициативы президента.

Ее нет сейчас во фракции.

Ну, не берусь судить о количестве голосов, но мне кажется, что в нашей фракции их недостаточно, чтобы проголосовать. А снаружи поддержки тоже по разным причинам нет.

Это указывает на то, что парламент к единой точке зрения прийти не может.

Может. И я думаю, будет постепенно приходить.

Сколько мы еще будем жить в этом конституционном кризисе?

На этой неделе мы сделаем первый шаг. Он будет касаться возвращения ответственности за декларирование. Это возвращение так называемой 366-й статьи. 

Следующим шагом будет возвращение всего механизма декларирования. И этим мы закроем историю с возвращением рабочей системы декларирования должностных лиц.

И параллельно группа работает над тем, что можно сделать с судом. На следующее заседание вынесут проект решения и об этом. Не закон, а, может, для общественного обсуждения — что можно сделать.

Вы — власть, партия, Зеленский, компетентные органы — могли сыграть на опережение, чтобы не дошло до этого конституционного кризиса?

Мы же не можем давить на суд. Тем более на Конституционный, который выносит окончательные решения, которые не оспариваются. И вообще существует в правовом поле Конституции. 

Даже закон можно обжаловать, но Конституцию изменить трудно. То есть, это такой орган, на который трудно повлиять.

На этих четырех судей, которые после огласки перестали участвовать в заседаниях, кто повлиял?

Я думаю, что общественный резонанс, общественное мнение.

Если бы этот резонанс вы устроили до решения, это бы повлияло тогда на их позицию?

Не знаю, не уверен.

После решения суда было обращение Зеленского. И мы увидели, что даже фракция Зеленского его не поддерживает.

Не поддерживает часть депутатов.

Нет у вашей фракции 226 голосов в поддержку инициативы президента.

Никто не определял точное количество. Никто не ставил на голосование. Может, оно в зале и прошло бы, если бы мы поставили тогда. Просто там еще в зале есть определенный регламент, есть определенный процесс. Нужны альтернативные законопроекты, комитет должен рассмотреть.

Что касается этого кейса, то дискуссия такая. Члены комитета по правовой политике — очень уважаемые люди. Я их всех уважаю, они все профессиональные юристы. Там есть доктора наук, кандидаты наук, нотариусы с огромным стажем. Они просто говорят, что это неконституционно, мы за это голосовать не будем, не ставьте это даже в повестку дня.

Боятся, что это может привести к уголовному делу, и их могут обвинить в «свержении конституционного строя»?

Я не могу за них говорить. Там, например, адвокаты с 20-летним стажем, бывшие судьи. Вот они все точно знают, как устроена наша правоохранительная система. Думаю, что да, возможно, боятся.

А у Зеленского есть такие адвокаты? Почему он внес такой законопроект, который адвокаты в парламенте не поддерживают?

Президент хочет разрешить этот кризис. Он взял на себя всю ответственность. Он сказал: давайте выйдем из чисто правовых разговоров, потому что они сейчас не помогают. Давайте перейдем в политико-правовое решение, если Верховная Рада готова взять ответственность, то берите ее.

Эта история показала, что раскол между президентом и спикером дошел до предела.

Это какие-то ваши журналистские нарративы: раскол, война...

Вы говорите о единой команде. Но член вашей команды, член команды президента, никого не предупреждая, в первую очередь — самого Зеленского, выходит с альтернативным предложением. Это командная игра?

Я не буду сейчас защищать Дмитрия Александровича (Разумкова, — ред.) или Владимира Александровича (Зеленского, — ред.). Там происходил достаточно эмоциональный, хаотичный процесс. Все пытались как можно быстрее это решить.

Если вспомните, я тоже через пару дней внес законопроект о полномочиях судей.

Вы свою инициативу согласовывали с Офисом президента? 

Да, мы обсуждали.

Вот и разница. Вы согласовывали, Разумков — нет.

Мы не знаем, во-первых, как было. Кто, кого и о чем информировал. Там определенная этапность была. Я уже вносил на втором-третьем (этапе, — ред.) после этих событий.

Политический кризис.

Политический кризис? Это мне непонятно. В чем заключается политический кризис?

В первую очередь, так называемое монобольшинство уже не может принимать решения, которые предлагает президент. Конституционный кризис это показал. Сколько во фракции людей, на которых президент все еще может рассчитывать?

Я думаю, эти разговоры преувеличены. Фракция голосует. Когда есть в зале 210 человек — за бюджет голосуют 209. Это кризис? У нас 20 человек на больничном. 25.

Говорят, что во фракции осталось 160-180 депутатов, которые верны Зеленскому.

Я не буду сейчас количество оценивать.

Но голосов вам не хватает. Вы ходите по залу, договариваетесь о голосовании.

Это такая лексика желтой прессы. Есть решения, которые поддерживают многие фракции, которые они считают направленными или на свой электорат, или государственническими. Мы же не будем их отговаривать принимать хорошие государственнические решения.

На предыдущей парламентской неделе на рассмотрение парламента хотели вынести решение об увольнении министров. В частности — министра здравоохранения Максима Степанова.

Мне неизвестно об этом. Это слухи. Заявления не было, на заседаниях комитетов этого не было, ничего не было. Это какие-то слухи.

Это слухи, которые говорят, что не вынесли, потому что под это нет голосов.

У нас же премьер может предлагать увольнять министров. Или они пишут заявление по собственному желанию. Если в правительстве будет консенсус между премьером и министрами о том, кто продолжает работать/не работать, то нам обязательно быстро сообщат. Если к нам никакие официальные документы не поступают, то, значит, они все продолжают работать.

Считаете ли вы, что Степанов не справляется с коронакризисом и может быть кандидатом на увольнение?

Я не думаю, что сейчас время кого-то увольнять или назначать в сфере здравоохранения. Потому что сейчас очень критическая ситуация, ею нужно срочно заниматься. Но если министр сам захочет уйти, мы держать его не будем. Хотя 226 голосов на это тоже надо.

Ведется ли в парламенте разговор о присоединении к монобольшинству других групп или фракций?

Я думаю, что всегда есть много желающих вступить в какую-то коалицию. Это же связано с должностями.

У вас есть желание кого-то привлечь?

Я не думаю, что сейчас нужно запускать коалиционный процесс. Его и невозможно запустить, пока есть фракция, в которой больше 226 голосов. Потому что, как сейчас создать коалицию, не очень понятно. Это будет некое межфракционное объединение без всякого юридического статуса. Поэтому такие разговоры даже юридически вести трудно.

С кем вы договариваетесь о голосовании в зале?

Мы не договариваемся с фракциями ни о каком системном голосовании.

Алексей Братущак, Hromadske