Андрей Пышный: «Это очень странное ощущение, когда ты не слышишь ничего, даже собственного голоса»

Как это — потерять слух, и в чем в действительности заключается инклюзия.Он задумал создать непривычное пространство, в котором будет необыкновенная комната. Комната, в которой стены будут поглощать все звуки и в которой по-настоящему чувствуешь, что значит жить в мире, где царит тишина.

Представьте: из шумного яркого света вы заходите туда — в затемненную комнату,  и видите на стене табло, на котором бледно-красными буквами появляется надпись: КРИЧИ! Вы неуверенно кричите и — не слышите своего голоса. А надпись на табло становится ярче: КРИЧИ ГРОМЧЕ! И вы снова кричите, и на этот раз ощущаете напряжение мышц горла, но все напрасно. Это очень странное ощущение, когда ты не слышишь ничего, даже собственного голоса.

Такую комнату вместе с другими инсталляциями он хотел бы создать в пространстве, которое называет «Залом ограниченных возможностей». Пространство, где обычный человек может прожить и прочувствовать, хоть и ненадолго, зато по-настоящему,  то же, что и те, кого мы называем «людьми с особыми потребностями». Вы попадаете в это пространство, потом через некоторое время возвращаетесь к обычной жизни, но другими. А кто-то живет в тишине всегда.

Он — Андрей Пышный, руководитель крупного банка и основатель общественной организации «Відчуй». Андрей Григорьевич почти потерял слух девять лет назад. «Зал ограниченных возможностей» — одна из пока что не воплощенных идей ОО «Відчуй». Хотя есть и множество проектов, которые уже успешно реализуются и имеют резонанс. Один из таких проектов — «Звездная азбука». Ее презентовали на образовательном Арсенале идей. Тридцать три буквы на языке жестов, которым пользуются люди, утратившие слух, демонстрировали тридцать три известных человека: музыканты, спортсмены, певцы. Плакаты с этой азбукой будут подарены каждой украинской школе.

— Кроме популяризации языка жестов, мы еще обращаем внимание на то, что подростки — самая впечатлительная аудитория. И если в школе висит такая азбука и дети видят, что их кумиры поддерживают людей с нарушениями слуха, это важно, — говорит Людмила Пышная, жена Андрея Пышного, глава благотворительного фонда «Відчуй».

— Я очень надеюсь, что если какой-нибудь подросток захочет обидеть своего ровесника со слуховым аппаратом или нехорошо над ним пошутить, он посмотрит на Андрея Шевченко или на Монатика, или еще на кого-то из тех тридцати трех украинских звезд, принявших участие в проекте «Звездная азбука», и подумает, стоит ли это делать, - говорит Андрей Пышный.

С Людмилой и Андреем Пышным мы говорили о том, как это - потерять слух, и в чем в действительности заключается инклюзия.

— Андрей, вы потеряли слух в 34 года. Вы уже тогда многого достигли в жизни. Как это — на взлете, когда перед тобой открываются большие перспективы и планы, утратить связь с миром?

Андрей Пышный: Я не смогу объяснить, что значит потерять слух. Что бы я ни сказал, всего будет недостаточно. Потерять слух — это как оказаться за сплошной прозрачной стеклянной стеной, которая  окружает тебя, — она везде и всегда, ты наталкиваешься на нее ежесекундно. Именно эта прозрачная, глухая стена ограждает тебя от остального мира. Когда человек теряет зрение — это ограждает его от мира вещей, потеря слуха — от мира людей. По крайней мере вначале, пока не научишься с этим жить. Это было непонятно, страшно, сложно, и не только для меня, но и для всей семьи, поскольку мы попали в абсолютно новую для себя реальность, в которой нет обычной  жизни. А самое страшное, что в обычной для тебя жизни нет даже места твоей новой реальности. Изменилось абсолютно все.

Едва ли не самым сложным для меня была утрата музыки. Она исчезла из моей жизни, забрав с собой очень многое. Присутствие музыки мы не замечаем, она везде, это как дышать. Создает для вас определенный эмоциональный фон, заполняет пустоту, и с ней вы совсем по-другому себя чувствуете. У вас от музыки были мурашки по коже, она возносила вас вверх, вы взлетали, и казалось, что все, что вам надоедало, куда-то исчезает... Если бы мне объяснили, когда мне еще не было 34 лет, что означает не слышать музыку, я не мог бы представить этого. Но человеческий мозг — это невероятная вещь. До сих пор, когда мне очень хочется, я включаю старые знакомые мне песни и я слышу — памятью. К сожалению, я не знаком с музыкой, созданной после 2009 года.

Людмила Пышная: Наша дочь Даша, как и отец, любит музыку и хорошо поет. Как-то Вячеслав Вакарчук пригласил всю нашу семью на юбилейный концерт «Океана Эльзы». Андрей решил остаться дома, — ведь он не услышит концерт. Даша удивилась: «Почему папа не пошел с нами?» «Потому что он не слышит музыку», — ответила я. «Но ведь он всегда ходит на мои концерты... Значит, когда я пою, он не слышит?» — заплакала дочь. Я знаю, что и для Андрея это большая боль — никогда не услышать пения дочери.

— Андрей, но вы слышите церковные колокола? Я прочитала это в одном из ваших блогов.

А.П.: Да. Очевидно, потому, что колокола очень мощные, и потому, что я воспринимаю именно этот частотный диапазон. Но, вы знаете, иногда я слышу даже игру на гитаре. Как-то во время поездки в Испанию я, как бы удивительно это ни звучало, заслушался, как играл местный музыкант. Мне кажется, я воспринимал эту виртуозность, слышал этот звук. Возможно, это была не та музыкальная гармония, которую слышали все, и музыка звучала для меня не в том виде, в котором ее издавал сам исполнитель, но я ее воспринимал по-своему, и мне это очень нравилось.

— Замечали ли вы людей с проблемами слуха до того, как сами потеряли его?

А.П.: Конечно, я знал, что они есть — где-то там отдельно... Я и мое поколение, люди конца шестидесятых — начала семидесятых годов, выросли в условиях тотального советского коллективизма и условной солидарности, но при полном господстве идеологии отделенности и отчужденности. Что сделало государство с людьми, имеющими определенные особые потребности? Оно их закрыло в социальной резервации — УТОСах, УТОГах и т.п. Я не хочу обижать этих людей, но по факту такие организации в своей внутренней конструкции именно с такой идеологией. Представьте себе, что вследствие жизненных обстоятельств вы попадаете в закрытую среду. Вы в ней учитесь, работаете, ищете партнеров, рожаете там детей, — строите жизнь. И, простите, часто там и умираете. Вот что такое социальная резервация. Люди с инвалидностью где-то там себе жили, о них как-то заботились, деньги выделяли, работала сякая-такая система социальной защиты. Вы это все получили — но, пожалуйста, в здоровую часть общества не заходите. Мы вам сочувствуем и дали все, что надо, но — нельзя! Это была такая, знаете, договоренность между здоровой частью общества и той частью, где происходят вот такие вещи. На этом выросли целые поколения. Эмпатия, инклюзивность — это известные слова с зашифрованным для этих поколений содержанием. Мы только учим их настоящему пониманию и делаем первые шаги. Все. Восприятие другого таким, каким он является, — удивительно непростое занятие. Сказать намного проще, чем сделать. Это требует не только изменений базовых настроек общества, но и банальной смелости.

Я расскажу вам одну почти бытовую историю. Это был 2009 год, октябрь. Мы с женой решили провести вечер дома и приобрели в магазине диск с хорошим фильмом. На обложке написано, что есть субтитры. Здесь следует сказать, что моя новая реальность не предусматривала ни кинотеатров, ни спектаклей, ни концертов, ни развлекательных программ, — эти опции мне и таким, как я, недоступны.

Мы с женой включаем кино, а субтитров нет. Точнее, они были, но на испанском, суахили, немецком, даже на латышском языках — не на украинском. При том, что, как и положено, прокатное свидетельство выдано Минкультом Украины. Это была последняя капля. Перед этим у меня было много разговоров с друзьями и в семье о том, что мне надо как-то публично сказать о том, что я потерял слух. Это было довольно непросто. В тот период я даже начал отращивать волосы, чтобы как-то прикрыть слуховой аппарат за ухом. История с фильмом меня так разозлила, что я сел ночью и написал в своем блоге на «Українській правді» о людях с особыми потребностями . Через несколько дней получаю письмо от женщины, которая пишет, что распечатала мою заметку на работе и принесла ее домой дочери. Девочке 11 лет, и она пользуется двумя слуховыми аппаратами. «Вот видишь, человек не стыдится», — сказала мама. А на следующее утро девочка впервые в своей жизни, идя в школу, собрала волосы в тугой высокий хвост — открыла оба слуховых аппарата и сказала маме: «Мне нечего стыдиться». В тот момент она была намного смелее меня, здорового 35-летнего дядьки. После этого я пошел и коротко подстригся. Надеюсь, каким-то образом помог той девочке, но она даже не знает, что сделала для меня. Ей сейчас должно быть уже лет 20, и я очень хотел бы ее увидеть.

Л.П: На нашу фотовыставку в Арсенале идей, где презентовалась «Звездная азбука», приходило много неслышаших людей. Для них это был такой триумф! Они приходили посмотреть на азбуку и на реакцию тех, кто слышит. Исполнительный директор «Відчуй» мне написала: «Пришла одна пожилая женщина. Плакала, пока по залу ходила. Говорит, счастлива, что хоть на старости лет дождалась, когда о нарушении слуха заговорили». А еще я подслушала, как девчушка лет двенадцати, которая пришла на выставку со своей мамой, рассматривая фото звезд, сказала маме: «Теперь надо мной никто не будет смеяться». Я не уловила, был это вопрос, или девчушка говорила утвердительно, но слова однозначно правильные.

За время работы нашей организации мы видим, как меняется общество. Еще семь лет назад детей с нарушением слуха выгоняли с детских площадок, мамы боялись, чтобы их малыши не играли с такими детьми, поскольку они могли произнести какой-то непривычный звук или общаться на языке жестов. И это не потому, что мамы хорошие или плохие. У них просто не было информации о таких детях.

А.П.: В последние годы мы видим изменения в обществе. Вспомните  невероятный подъем от побед паралимпийской сборной, Игры непокоренных, достаточно острую дискуссию на тему доступности. Все это меняет отношение государства к людям с ограниченными возможностями здоровья. Министр образования и науки Украины Лилия Гриневич многое делает в этом направлении. А это школа, завтрашние поколения, для которых эмпатия должна стать естественной чертой. Инклюзивность? Конечно. А как может быть иначе?! Недавно наша организация подписала с Министерством образования Меморандум о сотрудничестве по развитию инклюзивного общества.

— Кому помогает общественная организация «Відчуй» — для кого она создана? Для людей с нарушениями слуха или для всех?

А.П.: Здесь очень тонкая грань. К нам приходит ребенок, который не слышит, его приводит мама, у которой идеальный слух, и они оба нуждаются в помощи. Маме нужна консультация психотерапевта и, возможно, реабилитация, ребенок же нуждается в том же, только в другом направлении. Они все это получают. Вы знаете, иногда маме просто надо иметь возможность выдохнуть, посмотреть, как ее ребенок играет с ровесниками и не боится. На следующий день она приведет ребенка на занятие, а летом приедет к нам в инклюзивный лагерь, где этот ребенок познакомится с детьми, у которых нет абсолютно никаких ограничений, и они будут дружить, а через 20 дней уедут счастливыми. Каждый свою миссию выполнил. Где эта грань между теми, кто слышит и не слышит? Помните, я говорил о стеклянной стене?

Л.П.: Но все же наша деятельность больше всего направлена на помощь людям с проблемами слуха, особенно детям после кохлеарной имплантации (протезирование рецептора слухового анализатора. — О.О.) . Часто нас спрашивают: а почему вы пропагандируете и повсюду рекламируете язык жестов, ведь дети после имплантации обходятся и без него? Но мы не хотим бросать тех, у кого не было возможности сделать операцию или у родителей были предубеждения или предрассудки относительно этого. Мы хотим помогать всем.

А.П.: Когда мне говорят, что ОО «Відчуй» — это проект Ощадбанка, я категорически возражаю. Потому что это не имеет никакого отношения к банку. Проект был задуман мной, и он бы точно не состоялся, если бы семь лет назад  мне не удалось объединить достаточно много небезразличных и креативных людей. Причем не многие из них имели даже косвенное отношение к этой проблеме. Но когда я начал рассказывать им о ней, был приятно поражен и даже шокирован тем, сколько времени они готовы были тратить на это. Хорошо помню нашу первую учредительную встречу. Восемь утра, суббота. Именно тогда, во время обсуждения, появилось название «Відчуй».

— Почему ваша общественная организация называется м, а не, например, «Услышь»?

А.П.: Когда мы искали название, старались найти какие-то вербальные формулировки, отображающее то, что с нами происходит. Я рассказывал о том, что слышу глазами. Инициативная группа придумывала слоганы. Например, такой: «Смотри, как слышно». Мы говорили о том, чего мы вообще хотим. Это была, знаете, некая рефлексия на тему «услышь». И тогда возникло слово «Відчуй». Говорю: «Минутку, переведите мне его на русский язык». Я не просто так это сказал, я знаю перевод этого слова, но когда начали переводить, у каждого появилась своя версия. Это и «почувствовать», и «ощутить», и «прочувствовать». Я все это собрал вместе и говорю: «У меня есть собственный перевод этого слова: «проживи». Ты пропускаешь через себя, а значит — проживаешь. Только то, что мы с вами прожили, становится частью нас, формирует мотивацию, переживание, приязнь. Если ты не прожил, а просто послушал, кивнул и пошел себе дальше, это совсем другое. Посмотрите, как глубоко украинское слово «відчуй», сколько у него значений».

Очевидно, на выбор названия повлияло и то, что мы одновременно с ним обсуждали и проекты, которые будем разрабатывать. Среди них — и «Зал ограниченных возможностей».

— Над какими проектами ОО «Відчуй» работает сейчас?

Л.П.: Первое, с чего мы начали еще семь лет назад и продолжаем сейчас, — бесплатные курсы языка жестов. Реализуем основной проект «Когда тишина заговорила». Он больше касается «слышащей» части общества. И «Звездная азбука» — его часть. Серия социальных роликов «5 слов». Андрей также хочет организовать курсы чтения по губам, что значительно облегчит и расширит коммуникационные возможности неслышащих. Но существует колоссальная проблема с преподавателями.

А.П.: «Звездная азбука» — это уникальный проект, в котором снялись 33 украинские звезды первой величины. Бесспорно, было непросто их всех собрать для съемок, у всех очень напряженный график. Но я хочу поблагодарить нашу команду и мою жену Людмилу за то, что все же удалось организовать все это. Когда меня спрашивают, для кого эта азбука, я отвечаю, что она с определенным парадоксом: это азбука языка жестов для людей с отличным слухом. Тем, кто не слышит, она не нужна.

Л.П.: Этим проектом мы хотим также обратить внимание на то, что все люди должны проверять свой слух. Мы говорим: будь внимательным к своим родным, друзьям, к себе.

Если же рассказывать обо всех наших проектах — их очень много. Это подростковый клуб, класс подготовки к школе «Умницы», компьютерный класс. Летом работает инклюзивный лагерь, где отдыхают и дети, которые полностью не слышат, и дети после имплантации, у которых уже есть речь. Мы берем на отдых детей из интернатов. Ведем совместные проекты с организациями, которые занимаются детьми с ДЦП, синдромом Дауна. Сотрудничаем с волонтерской службой ООН. Мы открыты для всех, но больший акцент делаем на работу с людьми с нарушениями слуха.

Недавно открыли музыкальный класс «Бег Бах». Средства на него собирали через Украинскую биржу благотворительности. Некоторые удивляются: зачем детям с нарушениями слуха музыкальные инструменты? Но дети после кохлеарной имплантации слышат. Они увлекаются гитарой, саксофоном. А те, кто тотально не слышит, могут играть на ударных инструментах.

— Один из ваших известнейших проектов — «Опера, которую никто не слышал». Недавно в Национальной опере давали «Набукко» Верди. Был полный аншлаг. Вдруг во время спектакля на три минуты исчез звук: артисты на сцене играли свои роли, музыканты водили смычками по музыкальным инструментам, дирижер дирижировал, но все это происходило в полной тишине. Пока не зазвучал голос диктора, сообщивший о том, что так слышат оперу люди с нарушением слуха. И о том, что важно своевременно обнаружить проблемы со слухом. Как люди реагировали на это? Как отнеслись к такой идее музыканты?

А.П.: Когда в оперный театр к Соловьяненко впервые пришла с этой идеей команда Гресь–Тодорчук (это агентство, которое занимается продвижением социальных проектов), мы волновались. Думали, нам скажут, что у нас с головой не в порядке. Это же абсолютно несопоставимые вещи — опера и тишина. Но оказалось, что у главного режиссера есть родной брат, который не слышит с детства. Вообще трупа театра восприняла нашу идею с большим энтузиазмом. Артисты провели репетиции, и когда все произошло, в это было даже трудно поверить.

Л.П.: В зале работали десять видеокамер, которые снимали людей. Сначала мне показалось, что те, кто сидел возле меня, вообще не отреагировали на все, что происходило на сцене. Кто-то просто смотрел, кто-то пожимал плечами — что за чудо? Вы себе только представьте — 80 артистов хора открывают рты, оркестр играет, а звука нет. Люди думают: может, это что-то со мной произошло? Это только я не слышу или это у всех такое? А когда пошел текст диктора, появилась реакция: люди плакали, брались за руки, обнимались.

А.П.: Я был в зале, смотрел на людей. После того, как прозвучало обращение и тишина заговорила, все поняли, о чем идет речь, и это была такая, знаете, концентрация сначала невероятного напряжения, а потом облегчение от того, что более тысячи зрителей не просто восприняли это, а почувствовали, прожили. В этом была суть тихой оперы, в этом заключается наша работа: если мы хотим до вас что-то донести, мы не просто это декларируем, мы даем вам почувствовать, попробовать, не просто прикоснуться, а погрузиться. Я убежден, что большинство людей, которые были на этом спектакле, вышли из театра другими.

Вообще проект «Когда тишина заговорила» — это большая инициатива. Кроме тихой оперы и «Звездной азбуки», в ней будет комикс для детей, программа для трудоустройства людей с нарушением слуха, которую мы реализуем с несколькими сайтами по поиску работы. Будет также создано приложение к мобильному телефону для людей с нарушением слуха. Уже реализуется проект «Іnclusive Friendly» — наша команда системно учит, как строить коммуникацию с людьми с инвалидностью, независимо от нозологии. Это двухдневный курс, который дает его работникам возможность почувствовать, что это значит — иметь ограниченные возможности здоровья, а затем и научить работать с такой категорией людей.

Еще одно направление нашей работы — консультативная помощь тем, кто нуждается в операции по кохлеарной имплантации. У родителей нет нужной информации об операции, дающей возможность ребенку, который не слышит с рождения или вследствие каких-то жизненных обстоятельств, практически полностью восстановить слух. Ребенок, использующий кохлеарный имплант, при удачной реабилитации ничем не отличается от ровесников, кроме того, что у него на голове и на ушке есть довольно заметная конструкция. Но главное — ребенок не просто слышит, он получает возможность речевого развития. Ведь вместе с исчезновением слуха постепенно исчезает и речь. Сделали тебе операцию — и все, ты живешь полноценной социальной жизнью. Я это наблюдал неоднократно на примере деток, которым фонд «Відчуй» помогал провести имплантацию. Вспоминаю, как мы с Людмилой впервые выбирали из поступивших к нам заявок, кому финансово помочь, чтобы провести эту операцию. Странное дело, но я выбирал даже не ребенка, а родителей. Потому что ребенок после нейрохирургической операции еще лет пять нуждается в стопроцентном внимании родителей и правильной реабилитации. Сейчас фонд отказался от адресной помощи, ведь таким образом мы сможем аккумулировать больше сил для предоставления бесплатной до- и послеоперационной реабилитации.

Операции по кохлеарной имплантации очень дорогие — стоят от 25 до 35 тысяч евро. Их можно делать на средства государства. На тот момент, как мы начали заниматься этим вопросом, в Украине очередь была на годы. Это позже ситуация улучшилась за счет многих вещей — и депутатских запросов, и осознания на уровне правительства, что это нужно делать. В этом году, даже несмотря на дефицит средств, деньги на кохлеарные имплантации выделялись, хотя и в недостаточном объеме. Проблема в том, что если ребенку не поставить своевременно импланты, ежегодно он будет терять возможность быстрее и качественнее восстановить свое языковое развитие. Ведь слуховой анализатор головного мозга теряет способность воспринимать звуки, и чем больше пройдет времени между потерей слуха и возможностью провести операцию, тем меньше вероятность успеха.

— То есть очередь на операцию отнимает будущее?

А.П.: Да. Технология имплантации работает в мире уже, наверное, лет 30, а у нас есть дети, имеющие  показания к ней, но они растут в интернатах для неслышащих. Извините, но это просто приговор, такого быть не должно. Сейчас 2018 г., современные технологии могут вернуть ребенку жизнь. На сегодняшний день в очереди на безвозмездную государственную имплантацию стоят около 500 детей, которые ежедневно теряют свой шанс научиться слышать и говорить — за неимением средств.

— Что лично вам помогло не сдаться, не опустить руки, выстоять и помогать другим?

А.П.: Много вещей. Сам бы я точно не справился. Жена и дети — это основа, без них не получилось бы — это правда. У нас в семье появились уже некоторые привычки: в спину друг другу не говорим. Дома обязательно, прежде чем что-то тебе сказать, подойдут и тронут за руку.

Друзья помогли, и это также очень важно, потому что жизненные обстоятельства, в которые я попал, обычно очень ограничивают общение. И в какой-то момент ты и сам его ограничиваешь. Но когда я почувствовал, что мне нужна поддержка, они были рядом. Я смог если не вернуть себе жизнь, то найти ее, построить в том виде, в котором она сейчас есть. Одному очень трудно. Бесконечные диалоги с самым собой, дискуссия, не имеющая конца, и никто не может ее, кроме тебя самого, прервать. Когда не слышишь, ты разговариваешь только с собой. На помощь пришла литература (я читал все подряд) и живопись. Начал понемногу писать.

Для меня было важно тогда найти человека, который пережил и проживает то же, что и я, и, возможно, знает ответы, которые я только пытаюсь найти. Где он после этого работал, что у него происходило с семьей, состоялся ли в своей профессии, и как вообще ему это удалось, не сошел ли с ума? Информационный вакуум — это еще одна проблема, в решении которой должна помочь деятельность «Відчуй». Вспоминаю, как я удивился и вместе с тем обрадовался, прости Господи, когда узнал, что у Билла Клинтона и обоих Джорджей Бушей проблемы со слухом и они пользуются слуховым аппаратом. Ведь я сознательно отказался от языка жестов и сконцентрировался на овладении методикой чтения по губам. Теперь я вместе с другими также учу и язык жестов.

В 2009-м я искал таких людей. В Украине нашел лишь одного — это был гениальный Сергей Якутович, народный художник Украины, главный художник фильма «Молитва за гетмана Мазепу». Он сын того Якутовича, который вместе с Параджановым создал «Тени забытых предков». Сергей потерял слух в 11 лет. И вот я приехал к нему познакомиться. Мы поговорили часа два. «Вы у меня первый, кого я нашел», — говорю. «А вы у меня», — говорит он. Потом какое-то время мы поддерживали отношения, дружили. Надеюсь, что и моя история кого-то поддержит. Кстати, один из альбомов произведений Сергея Якутовича называется «Абсолютный слух времени». Даже не знаю, чего в этом названии больше — иронии или правды.

— Вспоминаю фильм «Страна глухих» Валерия Тодоровского. Одна из главных героинь мечтала жить в сказочной стране, где живут только люди, потерявшие слух, и потому там царит добро и справедливость.

А.П.: Я не хотел бы жить ни в «стране глухих», ни в «стране незрячих», ни еще где-то. Я вообще не хотел бы жить в какой-то отдельной стране. Моя философия — инклюзия.

Я с 11 лет носил очки — у меня была близорукость. Потом выяснилось, что это модно, что этот аксессуар не вызывает ни у кого никакого отвращения или основания для булинга. А вот со слуховым аппаратом не то. Ребенка, который пользуется им, совсем по-другому воспринимают. Взрослый, который надевает слуховой аппарат, катастрофически стареет в глазах того, с кем он разговаривает. Даже в фольклоре человека, который плохо слышит, всегда сравнивают с чем-то неполноценным: глухой, как пень, глухой, как тетеря. И это сразу девальвирует его в глазах других. Очки не девальвируют, а слуховой аппарат — да. Почему? У них ведь одна и та же  функция: очки компенсируют зрение, а аппарат — слух.

Не нужно жалеть ребенка, нуждающегося в инклюзии. Отвести в сторону, погладить по голове и почти сразу забыть — этого никому не надо. Его нужно взять в класс, где учатся разные дети. Но перед тем должным образом подготовить учителя для работы с такими детьми, организовать много важных вещей — начиная с пандусов и заканчивая воспитательной работой в классе.

Если ребенок, у которого какие-то особые потребности, связанные со слухом, зрением, передвижением, попадает в класс, где у большинства детей ничего подобного нет, должен приложить невероятные силы, чтобы состояться, но он еще и несет определенную миссию. Простите за пафос, но этот ребенок должен учить остальных в классе. Учить человечности, эмпатии, солидарности, толерантности, инклюзии, ответственности. Научить и одноклассников, и их родителей, и преподавателей — дать им понять и почувствовать очень важные вещи. Наконец, этот ребенок должен сказать им очень страшную вещь: это может случиться с кем угодно и когда угодно, но это не делает вас хуже или неполноценным. Другой, особенный — не означает хуже.

У инклюзии более глубокое содержание, чем просто понимание того, что надо помогать нуждающимся в помощи. На самом деле те, кто обычно нуждается в помощи, могут оказать эту помощь тем, кто считает, что вообще в ней не нуждается. И именно в этом заключается их миссия.

Оксана Онищенко, ZN.UA.