«На свой страх и риск». История Евгения Полтавчука, под обстрелами вывозившего людей из оккупированной Кинбурнской косы

До 2022 г. житель Кинбурнской косы Евгений Полтавчук занимался промысловым рыболовством и планировал развитие мидийно-устричного хозяйства на косе. Там у него был магазин и кафе на пляже. Однако российское вторжение в феврале 2022 года кардинально изменило жизнь жителей заповедной территории и заставило их покинуть дом.

Евгений Полтавчук на собственном промышленном судне в течение нескольких месяцев эвакуировал жителей косы на материковую часть Николаевской области.

В интервью «НикВести» Евгений Полтавчук рассказал, как ему удалось, несмотря на закрытое море, под обстрелами вывезти более тысячи человек из оккупации, с какими трудностями пришлось столкнуться и чем занимается сейчас.

О разрушениях, которые принесла Россия: «Они уничтожили последние 12 лет моей жизни»

– Когда вы решили взять ключи от судна и заняться эвакуацией?

— Зимой мы осуществляли сообщение между Кинбурнской косой и Очаковом. Это было не коммерческое дело. Дорога через Херсонскую область очень длинная – почти 200 километров до Николаева. Поэтому я договорился с очаковскими властями, что буду своим промышленным судном перевозить людей. То есть, мы ходили как маршрутное такси. Когда началась полномасштабная война, мы решили не останавливаться, ведь людям нужно и гуманитарную помощь доставлять. Было очень много желающих уехать на материковую часть, ведь никто не знал, как будет дальше. Это было большое и комфортное судно, но промысловое.

В общей сложности у меня четыре судна и три моторных лодки, которые уничтожили на Кинбурнской косе. И вот один большой пароход, действительно смог на себе перевезти одновременно около 110 человек.

— То есть это единственное ваше уцелевшее судно. Где оно сейчас?

- Оно в Очакове. Но я не знаю, какова его судьба. Она стоит на причале, где и было. Мы успели вытащить его из воды, но сейчас этот участок простреливается со стороны Кинбурнской косы. Туда опасно ехать днем, ночью и смотреть, что с ним. Мы надеемся, что все хорошо.

— Вы подсчитывали убытки, полученные из-за уничтоженного Россией имущества?

– Они уничтожили последние 12 лет моей жизни. Первое здание, которое они уничтожили на Кинбурнской косе, было мое.

У русских были списки тех, кто помогает с перевозкой людей. Эти списки им кто-то предоставил, и это были достаточно точные данные с адресами. 14 июля мой дом полностью уничтожен с животными, с оборудованием, с мебелью. Это был маленький дом, при котором находился рыбопромышленный пункт, где можно было готовить черноморскую креветку. Ко мне приезжали журналисты, снимали, как происходит весь этот процесс. Мы старались делать все так, чтобы это выглядело как лучше и последние 10 лет я потратил все свои ресурсы на то, чтобы построить это на Кинбурнской косе. Мы хотели показать людям, что есть такая локация, что это наша фишка, наш продукт и он очень вкусный.

— Планируете ли после деоккупации восстановить то, что забрала Россия?

– Знаете, Кинбурнская коса – она в сердце. Или тебя комары съедают так, что ты туда не вернешься, или если ты остался там, это уже на годы, во веки. Это моя любимая локация, место силы. Дошло до того, что я там жил и зимой.

Мы создали общественное объединение «Кинбурн Лайф». Сейчас будем просить о помощи международных партнеров, помогающих нам в разминировании, высадке леса. Нам нужно восстановить Кинбурн, потому что это не только наша украинская локация, но всемирный природно-заповедный фонд. Там не стало много леса, там не стало много животных. То есть у нас очень много работы по переду, и я верю, что хотя бы наши дети застанут тот Кинбурн, которым видели его мы.

Сначала передавали лекарства и продукты на остров

— Вы самостоятельно эвакуировали людей или команды?

— Мы собрались на Кинбурнской косе с местными. То есть мое дело было – приехать на косу. Мы создали в Николаеве хаб, откуда люди могли передать что-нибудь своим близким или родственникам на Кинбурнской косе.

Была бесплатная доставка туда лекарства, питания. А потом по пять мешков муки – люди запасались. Это было тяжело, но мы со всеми вопросами справились. Наши николаевские склады выдавали на Голую Пристань, на херсонскую территорию те лекарства, которых в то время не было: инсулин, например. Мы даже передавали на Голую Пристань очень много лекарств для социальных аптек, для больниц, потому что путь по дороге был уже закрыт. Люди начали узнавать наш маршрут, о возможности помочь. Крайние разы их было очень много – уже на грани возможного.

– Вы говорите «мы». Кто вам помогал в этом?

— Мой помощник Кирилл Лукьянов, мой зять Александр Бондаренко. На косе сплачиванием единомышленников занималась Дара Шполянская, николаевская журналистка, она также в команде «Кинбурн лайф».

Было очень много людей там на местах. Вы ведь понимаете, что такое человеческий фактор. Мы привезли гуманитарную помощь, начали ее раздавать: кому-то досталось, кому-то не досталось. Поэтому мы постоянно меняли ответственных, чтобы было доверие. Все доезжало из нашего областного гуманитарного штаба — они оказывали очень много помощи. Вопрос был только в том, сколько людей и какие потребности всего было достаточно.

- Инициатором эвакуации людей были именно вы? Вы формировали команду для этого?

– Я на этом судне был капитаном. Это очень ответственно, но не нужно было никого искать. Люди сами сплотились, сами предлагали помощь, склады, перевозку авто и так далее. Есть люди, которые с началом войны не спасали собственную шкуру, а сплотились вокруг Кинбурна и люди, которым мы можем помочь. Мы никого не искали, все как-то объединились.

Организовали эвакуацию «на свой страх и риск»

— Как именно прошел ваш первый эвакуационный выезд? Вам сначала позвонили люди или вы сами понимали, что им там понадобится помощь?

– Мой первый выезд был согласован с руководством Очаковской общины. Это действительно было на свой страх и риск, потому что мы не очень знали ситуацию по Кинбурнской косе. Вы ведь понимаете, какая там территория. Ночью туда можно заехать и ждать нас (россияне имели возможность отследить передвижение эвакуационного судна — прим.). Впервые нам отказали, потому что никто не знал, как там вообще будет.

— Вы получили разрешение от местных властей или самое командование?

- Да, командование. А потом, уже на следующий день, они сами позвонили по телефону, сказали, что там есть люди, есть потребности и что нужно ехать. В первую поездку мы забрали людей. Первые разы мы еще не завозили гуманитарную помощь, потому что налаживали процесс. Но мы выехали оттуда и по дороге нам звонили по телефону знакомые — работники госгидрографии, работники маяков с острова Майский — и попросили их также эвакуировать. Мы вернулись к Очакову, высадили людей, потому что это был риск, ведь остров Майский — это воинская часть и любое перемещение туда очень опасно. Но мы, слава Богу, отобрали людей оттуда.

— Кроме вас, были еще люди и суда, которые занимались эвакуацией из Кинбурна?

— К тому времени мы были единственными. Больше я никого не знаю. Возможно, только военные, какие-то операции нам не известно.

— Как с вами связывались люди?

- По разному. Это было как сарафанное радио. Мой мобильный не затихал ни на минуту. Все звонили по телефону, спрашивали «как с вами можно уехать?». Я не знал, кто на том конце трубки.

Были такие моменты, когда нам действительно звонили россияне. Приходилось даже просить «скажите курица». Даже подобные проверки были. Но нам нужно было вывезти как можно больше людей.

Вывозили через косу жителей Геническа, Голой Пристани и Херсона

— Среди эвакуированных были только жители Кинбурнской косы, или те, кто выезжал из Херсонской области?

— Жители Генического, жители Голой Пристани, жители Херсона — вся левобережная часть Херсонской области, кто знал о наших маршрутах, все выезжали через нас. Они (военные РФ, — прим.) устроили блокпост на выезде в Геройское и пока не понимали, сколько живет людей на Кинбурнской косе — все говорили, что едут к родственникам. Поначалу они пропускали, но потом это стало проблемой.

— Наверное, во время эвакуации люди рассказывали свои истории, как провели время в оккупации. Были ли рассказы, поразившие вас больше всего?

- Есть одна интересная семья, действительно интересная. Они жили на Кинбурнской косе. Отец и четверо маленьких детей. Он дал им такие интересные имена: Леонардо да Винчи, Принцесса и все они Ивановны, Ивановичи Бойченко. Они сейчас уехали в Швецию. Это была семья с небольшим достатком, но сейчас у них хорошая квартира, он начал писать картины, все дети ходят в школу. Одна такая история.

Были военные. С самого начала, 24 февраля, их подразделения были разбиты. Эти люди лесами и полями добирались до нашего судна, были ранены. Был сложный случай. У нас была отдельная миссия по выезду на косу. Мы вывозили раненых. Я не знаю, как они добирались, когда уже вся Херсонская область была оккупирована. Но когда мы уже отходили от берега, то ребята действительно не сдерживали эмоций.

«За весь период с нами выехали около тысячи человек»

– Как долго вы занимались эвакуацией? Сколько приблизительно людей удалось вывезти?

— За весь период с нами уехали около тысячи человек. Это по нашей оценке, ведь у нас не было времени считать. Люди бежали с последними чемоданами, с детьми в обезьян. У нас не было ограничения по количеству вещей, мы принимали всех. Думаю, все, кто уехал с нами, благодарны.

— Сколько раз в неделю забирали людей?

— Мы старались делать это два, может быть, три раза в неделю. Это было согласовано с военными. Ходить туда каждый день было бессмысленно, потому что люди собирались группами и когда уже было нормальное количество — мы выходили. Не было смысла рисковать, когда нет людей. То есть собиралась группа, нам звонили по телефону и мы ехали.

Было такое, что люди приезжали, а мы должны быть только послезавтра. Местные предоставляли собственные дома для того, чтобы люди находились там некоторое время, пока не придет наше судно. Мой дом тоже был своего рода местным хабом.

Слышали в эфире «русский военный корабль»

— Уже тогда русские войска интенсивно обстреливали Очаков. Были ли все ваши выезды, скажем, успешными?

— Скажем так, у нас были агенты, которые на то время были на Кинбурнской косе. То есть, мы знали приблизительное перемещение российских военных по Кинбурну и у нас было около получаса, чтобы принять решение: идти в обратном направлении или продолжать так называемое путешествие.

Пока были наши люди, это было более-менее безопасно, но потом появились списки тех, кто нам помогает. Это было не без влияния местных жителей. Списки были с конкретными адресами. Когда уже начались ночные рейды, людей искали, забирали на подвалы по 15-20 суток, люди психологически не выдерживали этой нагрузки и выезжали вместе с нами. Когда они уезжали оттуда, нам становилось сложнее выполнять нашу миссию.

— Что тяжелее всего было во время эвакуации?

— Когда мы слышали в эфире русский военный корабль. Мы не понимали, насколько он близок к нам. Когда от нашей морской охраны прозвучало сообщение: Чтобы исключить наведение российских ракет на плавсредства, вам нужно все электроприборы, GPS-трекеры отключить от питания. Мы начали от тех панелей отрывать все, что выдает какой-то сигнал. Конечно, после такого сообщения как-то неловко. Когда мы уже швартовались на острове Майский, забирали людей, то над головой что-то пролетало: ракеты или авиация. Был сильный туман. Там тоже было немного страшно.

«Однажды нам просто сказали: друзья, вы больше туда не идете»

– В какой момент вам пришлось прекратить эвакуацию?

– Мы не знали всех разводных данных. Военные мало этим делились. Но однажды нам просто сказали: «Друзья, вы больше туда не идете». Я понимаю, что еще несколько раз этим занимались военные, увозившие оттуда людей. И вот с 7 мая 2022 мы больше на косу не ходили.

— Где сейчас находится ваше судно? В каком состоянии и может ли еще выходить в море?

– Сейчас мое судно на причале в Очакове. Мы его достали из воды. В каком оно сейчас состоянии? Я считаю, что в нормальном, но доступа к нему нет, только военные могут знать, что с ним. Полагаю, что все хорошо.

– Каким вы запомнили это время? Если бы его надо было описать одним словом, каким бы оно было?

– Знаете, все, что произошло сейчас – это ужас. Когда люди бегут из своих домов в безопасное место – это тоже ужас. Когда все их имущество, которое они держат, умещается в одну руку – это тоже ужас. Война – это очень страшная вещь.

О гуманитарной миссии в Европе

— Вы в нашем телефонном разговоре говорили, что недавно были за границей по делам. Чем вы занимаетесь сегодня?

— После того, как наша эвакуационная миссия закончилась, я уехал с гуманитарной миссией в Швецию. Пока был бесплатный проезд по городскому транспорту, я посетил некоторые хабы, которые помогают Украине. Так я стал общаться с людьми, знакомиться. А сейчас мы возим из Швеции гуманитарную помощь — медицинское оборудование, скорые, пожарные авто. То есть, они не очень хотят помогать военным — у них гуманитарная миссия. Но они очень заботятся о нас, предоставляют очень много качественного оборудования. И вот сейчас мы, если есть возможность, едем туда и обратно уже везем технику. Сейчас нас ждут два пожарных автомобиля для Вольнозапорожской общины и Первомайской общины.

Разговор вела Юлия Бойченко, «НикВести»