О главной проблеме Минобороны, экипировке бойцов АТО и пропаганде России: рассказ волонтера

Давид Арахамия, координатор волонтерской инициативы «Народный проект», в 12 лет вынужден был бежать с родителями из абхазского города Гагры, поскольку Россия и там приложила руку к «спасению» части грузинского народа.

— В Абхазии началось все примерно так, как и в Крыму. Нет, наверное, там было чуть-чуть по-другому. Там довольно долго были какие-то спровоцированные, на мой взгляд, столкновения между абхазами и грузинами, хотя большинство людей между собой имели смешанные браки, то есть это, можно сказать, один народ был. Суть этого конфликта была в том, что в первый день столкновения со стороны абхазов были люди просто с вилами, с охотничьими ружьями и с домашним инвентарем, у кого какой был. А через три дня у них были новейшие танки, самолеты и т.д. – в «Военторге» купили, так сказать, - вспоминает он эти дни.

Тогда бежать пришлось в том, в чем были, без денег и без вещей. Давид до сих пор хранит свою «счастливую» рубашку, в которой был в те дни.

— В это время находились, наверно, месяца два в Сочи, буквально в 60 км от Гагры. Мы думали, что эта ситуация прифронтовая поменяется, и у нас будет возможность хотя бы вернуться и забрать вещи. К сожалению, потом в Сочи стало опасно находиться, потому что отца объявили в списке на уничтожение в первой «десятке», так как он руководил сопротивлением, и мы поехали в Тбилиси. Там было под сотню тысяч беженцев, вообще не было никакой работы, у нас не было никаких денег, а нужно было просто работать и где-то жить.

В поисках жилья и работы семья Давида два года прожила в Пензе:

— Поэтому я не понаслышке знаю, что такое российская глубинка, - шутит Давид и вспоминает, что потом он с родителями переехал в Николаев, где получил образование, а позже возглавил IT-компанию.

И вот, когда тот же «братский» народ пришел «спасать» Крым и Донбасс, первым порывом Давида было уехать, но потом он решил, что не позволит одной и той же стране отобрать у него дом во второй раз. О своей волонтерской деятельности, проблемах Министерства обороны и многом другом теперь уже успешный и известный украинский волонтер Давид Арахамия рассказал в интервью «Обозревателю».

— С чего началась ваша волонтерская деятельность?

Все началось еще с Майдана, помогал в основном экипировкой, щитов сделали несколько сотен и т.д.

А помощь военным началась, когда у нас случился Крым, это было уже в 160 км от места, где я живу. Мы поехали с моим тренером со спортзала, бывшим десантником, который в 79-й бригаде служил, и там как раз ребята из этой бригады на Чонгаре стояли на границе.

Мы приехали, и я был шокирован, я просто не мог даже поверить, что этих ребят просто так взяли и отправили охранять границу. Они были как бомжи, их нельзя было назвать не то, что солдатами, их нельзя было назвать военнослужащими.

Они было в порванной форме, без бронежилетов, со стальными полудырявыми помятыми касками времен Второй мировой войны, с одним БТРом, на который не было топлива, одним пулеметом, и фермеры им подарили Уазик, чтобы они хотя бы по полям могли разведку осуществлять.

Меня тогда еще поразило то, что они, как безумный Макс (герой одноименного фильма. – Авт.), вот с этим готовы были стоять против противника. Я подумал, что ребята с таким задором и с такой смелостью не должны вот так позорно выглядеть. А они еще в бинокли видели вот этих "зеленых" человечков, одетых от Юдашкина и по полной программе экипированных. Это очень деморализующе было. И я принял решение:  давайте мы покажем нашему государству, как нужно, возьмем один батальон, который там стоял, и покажем, как ребята должны выглядеть.

Так мы сделали первый проект, который назывался «Первый народный десантный батальон», мы взяли компанию, сделали открытый тендер, выиграла компания Prof1group, которая поставляет хорошую экипировку, они нам дали 40% скидку, чтобы сделать образцовый батальон, так сказать.

Первых 10 тысяч долларов я вложил своих, купил 200 пар очков тактических противоосколочных. Там были очень сильные ветра, у нас у всех глаза надуло, поэтому первое, чего ребятам не хватало, это очки.

Мы купили, и я понял, что деньги на батальон - это очень большие суммы, сами мы их никак не потянем, поэтому надо собирать. Мы решили сделать сайт, и на сайте визуализировать, как этот солдат должен выглядеть, на что мы собираем, полоса прогресса и т.д. Вот этот инновационный для данной отрасли форм фактор породил внимание прессы и общественности, в процесс включились нардепы, которые пригласили нас сделать презентацию проекта в Верховной Раде и дали недостающие для закрытия проекта 700 тысяч гривен.

И вот мы, собрав так быстро и успешно первые деньги, поняли, что это надо продолжать, и потребности армии только растут. Уже как раз начал разворачиваться и восточный фронт, а армия еще в это время совершенно не подтянулась, это сейчас уже там Министерство обороны как-то подтягивает хвосты, а в то время они были просто все в растерянности, не знали, что делать.

И мы начали открывать разные проекты, начали подтягиваться волонтеры со всей страны со своими проектами.

Потом чуть-чуть затормозилось, объявили перемирие, первое еще. И как бы все поняли, что все, война закончилась, упал очень сильно уровень поддержки, и я понял, что эта отрасль вообще упадет, а потребности останутся. Поэтому мы, крупные волонтеры, человек пять, собрались. И я сказал, что мы все вместе собрали около 200 миллионов на армию, вроде как круто, но потребности еще на 500 миллионов, и сейчас мы немного раскрутились уже как бренды, мы можем быстрее: не за полгода собрать эти 200 миллионов, а за три месяца. Но реально за эти три месяца Министерство обороны неэффективно потратит минимум 5 миллиардов.

А я знаю из бизнеса, что если начинать заниматься оптимизацией любого процесса, то можно ожидать, как минимум, 10% увеличения эффективности этого процесса. И я сказал тогда, вот представьте, что мы повысим эффективность затрат Министерства обороны на 10%, это будет 500 миллионов сразу же. Это больше в два раза, чем мы сможем собрать, более того, это правильнее, потому что это деньги налогоплательщиков, предназначенные именно для этой цели, а так люди, которые уже заплатили налоги, снова несут деньги волонтерам – это не совсем правильно с точки зрения нравственной.

Тогда уже был Гелетей министром обороны, и у него советником работал Александр Данилюк. Он попробовал первую встречу сделать в Доме офицеров, где все пришли, послушали, послали все друг друга на три буквы и разошлись, а я остался. Подошел к Данилюку и предложил ему все-таки подумать, как нам над этим делом вместе объединиться, потому что у волонтеров есть опыт, у волонтеров есть мотивация гораздо выше, чем у чиновников Министерства обороны, и у волонтеров развязаны руки с точки зрения процедур, они как решили, так и есть. А у Министерства обороны есть бюджет, есть цель, и есть информация более оперативная. Он отреагировал нормально, предложил познакомить с министром. Пришли мы к Гелетею, я с ним поговорил, объяснил всю вот эту свою мотивацию. Он говорит: «Так вы ладно разговариваете, как шпион засланный. Из ниоткуда пришел тут, министру доложил. Но я готов рискнуть под ответственность Данилюка, начинайте, работайте».

Мы даже договорились, что из благотворительной помощи, которая приходит по фонду 565, 60 миллионов отдадут на управление волонтерам. То есть тратит их по-прежнему Министерство обороны, но волонтеры помогают найти нужных поставщиков и т.д. Но на этапе оглашения всего этого Гелетея поменяли, мы не успели в работу запустить хотя бы один из проектов.

Пришел Полторак, у нас были первые две недели провала, потому что мы не понимали, что теперь делать, и насколько часто нам надо будет знакомиться с новым министром, и заново это все начинать.

Группа по внедрению проектов в Министерстве обороны, как таковая, вообще отсутствует

Но мы буквально через неделю познакомились,  у нас вышло наладить хорошую, на мой взгляд, продуктивную модель взаимодействия с Министерством обороны. С одной стороны мы сделали Совет волонтеров при Министерстве обороны, который в принципе особых полномочий не имеет, это консультативно-советнический орган, но фактически он имеет, как минимум, право голоса, причем практически по любым процессам, кроме засекреченных вещей.

Это дало возможность, как минимум, получить информацию, какие процессы происходят, и там, где они происходят не очень правильно, можно об этом заявлять министру. На самом деле, к министру все ходят оглашать проблемы, мало кто приходит с решениями. Мы на себя взяли такую функцию освещать проблемное поле, и предлагать несколько вариантов решения, описывая их преимущества и недостатки.

Но, как выяснилось, этого не хватает, потому что консалтинг – это одно, а внедрение - это совершенно другое. И вот внедренческая группа в Министерстве обороны, как таковая, вообще отсутствует.

А к решениям вашим они готовы прислушиваться?

Ну, они слушают, я не знаю, готовы ли они прислушиваться. Знаете, вежливо послушать они все были готовы уже к тому времени, потому что министр нас представил, то есть, как бы свыше была дана задача, что это люди – правильные, надо их слушать. Но по факту мы уже увидели, что нас послушали и делают по-своему.

И мы поняли, что это не работает, то есть хорошо быть консультантами, приходить два часа в неделю, что-то там рассказывать, но реально оно все спускается на тормозах на уровне среднего звена.

В очередной раз мы пришли жаловаться к министру, он психанул, спросил, чего же мы хотим, и тут кто-то возьми да и ляпни, что мы будем всю армию обеспечивать, дайте нам все полномочия, и мы организуем свой отдел госзакупок. Министр такой: "Ну, делайте", и назначил Нелли Стельмах руководителем этого департамента.

У вас может быть IQ 200, вы придете в Минобороны, и вы не справитесь с задачей, просто потому что вам не дали инструменты противодействия бюрократии

И вот, с одной стороны, мы выгавкали зону ответственности очень большую, а с другой стороны страшно стало, потому что, на самом деле, снабжение армии - это огромная структура. Армия у нас очень большая, и она очень сильно зарегулирована. Мы не боялись, что у нас не получится, единственное, что мы, на мой взгляд, недооценили, это степень забюрократизированности процесса.

В чем это проявляется?

На самом деле, все ключевые решения – вне компетенции министерства, то Кабмин надо, то Верховная Рада, то указ Президента… И вот в итоге получается, что мы можем нарисовать реально крутую, правильную схему, но она разобьется сразу же, потому что вот здесь надо 5 законов поменять, здесь постановления Кабмина отменить и т.д.

Доходит до смешного. Чтобы вы понимали, ткани для формы другие взять нельзя, в нормах стоят матрасы ватные. Эти матрасы и подушки невозможно сделать, потому что в стране просто нет ваты, а не ватные покупать нельзя, потому что нужно специальное постановление Кабмина.

Самая большая проблема, которая сейчас есть в любом министерстве, - это отсутствие проектных менеджеров. Задача 90% чиновников любого министерства найти отписку и передать проблему в другое министерство

И мы дошли до абсурда, когда мы делали проект постановления для Яценюка о том, чтобы разрешить нам покупать не ватные матрасы. Но это же не дело, что премьер-министр должен решать вата или не вата, мы дойдем до того, что мы будем закон про кариматы или про палатки принимать скоро. И мы вместе с юристами нашли более обобщенную форму для изменения этой ситуации. На самом деле, это свидетельствует о том, что у вас может быть IQ 200, вы можете прийти, и вы не справитесь с этой задачей, просто потому что вам не дали инструменты противодействия бюрократии.

А считаете ли вы, в связи с этим, что лучше было бы ввести военное положение?

У военного положения есть же и ряд недостатков, помимо достоинств. Я считаю, что надо взять достоинства введения военного положения, процедурные вещи, и внести их изменениями в закон об антитеррористической операции. Таким образом, мы просто не будем иметь недостатков, а будем иметь только достоинства.

Самая большая проблема, которая сейчас есть в любом министерстве, - это отсутствие проектных менеджеров. Задача 90% чиновников любого министерства - найти отписку: они называют это «опрацювати» и передать проблему в другое министерство, и там она умрет. Это как у вас было письмо с проблемой, вы взяли его, положили в коробочку и перекинули ее через забор Министерства обороны – и все, решили проблему, а что там с ней дальше – это уже не ваша ответственность. Отсутствие персональной ответственности за результат – это бич любого министерства, у нас все проблемы в государстве исключительно по этой причине.

А не складывалось ли у вас впечатление, что там не только безответственность, а откровенный саботаж?

Поначалу складывалось, я видел предателей во всех, и во всем. Но со временем я понял, что там просто ужаснейшая корпоративная культура. Министры менялись как перчатки, каждый какую-то свою команду приводил, инициатива любая наказывалась очень жестко. Условно говоря, проходит совещание, и руководитель говорит какую-то откровенную туфту, ерунду. Главный специалист, который этот вопрос курирует, может ему объяснить, что этого делать не надо, но он никогда этого не сделает.

Почему?

Потому что нельзя говорить что-нибудь наперекор своему руководителю или предлагать контраргументы, и все сидят, кивают, но потом в коридорах начинают возмущаться, что то, что руководитель предлагал, невозможно и не нужно. Люди, способные говорить вопреки, никогда не ценились и выживались из министерств. Таким образом, получилась куча исполнителей, безынициативных, потому что инициатива наказуема.

Вы могли бы быть абсолютно безынициативным, но удобным любому руководителю, и вы станете генералом через 20 лет. И у вас будет генеральская должность, которая предполагает принятие оперативных решений, взятие на себя ответственности, которой вы никогда не брали

Плюс сама военная система, когда человек по выслуге лет получает звания, довела до того, что вы могли бы быть абсолютно безынициативным, но удобным любому руководителю, и вы станете генералом через 20 лет. И у вас потом будет генеральская должность, которая предполагает принятие оперативных решений, взятие на себя ответственности, которой вы никогда не брали. Поэтому у нас и появляются вот эти так называемые свадебные генералы.

Вы сказали, что армия была в плачевном состоянии, когда все начиналось. Как сейчас?

Если взять ситуацию на март прошлого года и сейчас, то тут, я бы сказал, прогресс на 100%, но нам впереди нужно еще, как минимум, 100%, чтобы дойти до того виденья, до которого мы хотели бы дойти.

Я сейчас готовлю инфографику для родственников мобилизованных о том, что им гарантированно даст армия, и что им надо докупить. Так вот, если в марте 2014 года надо было докупить себе наверно две третьих вещей, то теперь одну третью.

А могли бы вы перечислить?

Армия теперь точно даст форму, обувь, термобелье, каримат, спальник, бронежилет и каску…

Кевларовую?

Да, кевларовую, и даст рацию. Это уже неплохо.

Она точно не даст разгрузку, фонарик, ножик, очки тактические. Не даст несколько комплектов носков и белья, что нужно все равно. Но нагрузка финансовая на призывников по экипировке самого себя уже значительно снижена.

А какая ситуация с военной техникой?

С этим большая беда. Ремонты делаются откровенно плохо, мы до этого еще не добрались. Мой проект – мы восстановили 8 танков, вывезенных из Крыма, о которых военные сказали, что они ремонту не подлежат, и ездить не будут, но они теперь все поехали своим ходом в АТО и воюют.

Это говорит о том, что процессы по ремонту техники внутри армии вообще никак не настроены. Связано это с некачественным призывом, набирали всех подряд, и механиками назначали людей, которые вообще не разбираются в строении двигателя.

Поэтому эти люди в большей степени портили технику, не зная, как с ней обращаться, нежели ее ремонтировали. Это мы сплошь и рядом видели в разных бригадах.

От этой волны мобилизации ожидания значительно выше, потому что набирают по специальностям и убрали абсолютно глупую норму, по которой нужно было набрать одинаковое число определенных специалистов в каждой области.

Плюс теперь они все полностью пройдут обучение в учебках, это будет боевое слаживание, будет минимальная проверка на соответствие своей специальности и т.д.

А раньше они разве не проходили обучение?

Нет, они были в лагерях. Две недели постояли там, еще и программ обучения никаких не было создано, я в то время называл их "лагеря деморализации", потому что человек, который по своей инициативе записался в армию и хотел пойти служить, за две недели пребывания в подобном лагере уже никуда не хотел. Он понимал, что его сейчас просто убьют без ничего, голого-раздетого, и многие люди убегали просто.

Какие, по вашему мнению, самые большие ошибки нашего военного руководства?

Отсутствие перспективного планирования, вот это самая большая ошибка. Стратегического планирования нет. К примеру, по структуре работы, Минобороны – это отдел снабжения, а за ведение войны отвечает Генштаб. И, к сожалению, все, что надо Генштабу, он просит за один день до того, как это надо. Если бы они говорили заблаговременно, что в марте или в апреле им понадобится 5 тысяч солдат экипировать и отправить в АТО, то это был бы совершенно другой уровень обеспечения.

99% этого - оптики, лекарств, тепловизоров и всего, что закупается волонтерами за границей, завозится "серым" способом, это все контрабанда

Кроме того, мы не имеем права делать предоплату. То есть если я вам заказываю, к примеру, 200 тысяч формы, то вам нужно сначала откуда-то импортировать ткань, привезти и пошить за свои деньги, и только после того, как вы пошьете весь объем, и у вас это примут, только после этого вы получите деньги.

Вы еще поставляете в армию тепловизоры, оптику, беспилотники. Насколько трудно все это достать или это вопрос только денег?

Вначале было очень трудно, потому что 99% этого всего завозится "серым" способом, это все контрабанда. Мы обращались неоднократно к Президенту, чтобы это дело как-то решить. Сейчас у нас сложилась такая ситуация, что по закону ничего не решили, но не по закону где-то закрывают глаза. Такой неформальный договор общества с государством. Поэтому сегодня это вопрос только денег.

Вы сказали, что не понаслышке знаете, что такое российская глубинка. Может, у вас есть объяснение, почему они так легко поддаются пропаганде?

По-честному, я их не осуждаю. Еще в советское время фигурировал аргумент, что во Львове живут бандеровцы, которые за русский язык вам откусят ухо. И тогда, в советские времена в Москве я встречал это, еще будучи ребенком. Можно сказать, что это ментальный стереотип, потому что несколько поколений при нем пожили, и от него трудно отказаться. Теперь взяли этот стереотип и раскрутили на более масштабный уровень.

Российская пропагандистская машина – одна из самых лучших, только у Северной Кореи лучше. Ее не критиковать, а учиться у нее, потому что пропаганда - это один из основных способов выиграть войну на данный момент

И вот вы обычный обыватель, житель Пензы, включаете телевизор, вы включили 6 каналов, которые говорят о том, что бандеровцы кусают нас за ухо, вы включили интернет, и там тоже пишут об этом и говорят.

Более того, я считаю, что их пропагандистская машина – одна из самых лучших, только у Северной Кореи лучше. На самом деле, надо ее не критиковать, а учиться у нее, потому что пропаганда - это один из основных способов выиграть войну на данный момент.

У них надо учиться, потому что они умело монтируют сюжеты, у них везде есть видеоматериалы.

Вот Артемий Лебедев когда-то написал очень правильный пост, что когда он ватник, то он видит видео и фото, подтверждающие информацию российских СМИ, а когда он не ватник, то ничего, кроме слов и заявлений, что мы что-то уничтожили.

Если мы сможем научиться хотя бы половине того, что делают они, то умы очень быстро отрезвеют, по крайней мере, у нас на территории, ведь у нас же тоже много регионов с ватным мышлением.

А что делать с россиянами?

Им надо показывать. Я общаюсь с международными партнерами, и у них полное недоумение по поводу нашей государственной информационной политики. Они говорят: вот вы утверждаете, что у вас на Донбассе присутствие российских войск. А вы можете делать это не словами, а публичными какими-то материалами, например, убили псковских десантников, возьмите 2-3 тела, вывезите в Брюссель и похороните их со всеми положенными воинскими почестями, публично, по телевизору. Проспонсируйте это, чтобы там было много СМИ, и скажите: "Вот, мы вашим солдатам отдаем такие же воинские почести, как и своим, хотя вы - наши враги, а у вас, когда они умирают, то они якобы погибают в каких-то учениях, и там их где-то в братских могилах хоронят".

Это увидит однозначно пол-России, потому что у кого-то родственники за границей, а кто-то смотрит «Евроньюс», но этого никто не делает. Все, на что мы способны, это голословные заявления.

Людмила Балабай, Обозреватель